Неточные совпадения
— Тем
хуже, чем прочнее положение
женщины в свете, тем
хуже. Это всё равно, как уже не то что тащить fardeau руками, а вырывать его у другого.
«Избавиться от того, что беспокоит», повторяла Анна. И, взглянув на краснощекого мужа и
худую жену, она поняла, что болезненная жена считает себя непонятою
женщиной, и муж обманывает ее и поддерживает в ней это мнение о себе. Анна как будто видела их историю и все закоулки их души, перенеся свет на них. Но интересного тут ничего не было, и она продолжала свою мысль.
Картасова,
худая, маленькая
женщина, стояла в своей ложе и, спиной оборотившись к Анне, надевала накидку, подаваемую ей мужем.
Друзья, которые завтра меня забудут или,
хуже, возведут на мой счет Бог знает какие небылицы;
женщины, которые, обнимая другого, будут смеяться надо мною, чтоб не возбудить в нем ревности к усопшему, — Бог с ними!
Оттого-то они так и бегают, оттого и женщины-то у них все такие
худые, тела-то никак не нагуляют, да как будто они что потеряли, либо чего ищут: в лице печаль, даже жалко.
Прочь!
Поди ты к
женщинам, лги им и их морочь;
Я правду об тебе порасскажу такую,
Что
хуже всякой лжи. Вот, брат...
Разумеется, кое-что необходимо выдумывать, чтоб подсолить жизнь, когда она слишком пресна, подсластить, когда горька. Но — следует найти точную меру. И есть чувства, раздувать которые — опасно. Такова, конечно, любовь к
женщине, раздутая до неудачных выстрелов из
плохого револьвера. Известно, что любовь — инстинкт, так же как голод, но — кто же убивает себя от голода или жажды или потому, что у него нет брюк?
Самгин все-таки прервал ее рассыпчатую речь и сказал, что Иноков влюблен в
женщину, старше его лет на десять, влюблен безнадежно и пишет
плохие стихи.
Она
похудела, у нее некрасиво вытянулась шея, а лицо стало маленьким и узким оттого, что она, взбивая жестковатые волосы свои, сделала себе прическу
женщины из племени кафров.
И
хуже всего было то, что Клим не мог ясно представить себе, чего именно хочет он от беременной
женщины и от неискушенной девушки?
— По какому праву? А по такому, что вы оскорбили
женщину в моем доме, и если б я допустил это, то был бы жалкая дрянь. Вы этого не понимаете, тем
хуже для вас!..
Там то же почти, что и в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными деревьями: так что идешь по аллеям. У ворот домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали бояться нас, видя, что мы ничего
худого им не делаем. В городе, при таком большом народонаселении, было живое движение. Много народа толпилось, ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно большие, особенно
женщины. У некоторых были дети за спиной или за пазухой.
Без дела сидели на нарах еще две
женщины, одна лет сорока, с бледным
худым лицом, вероятно когда-то очень красивая, теперь
худая и бледная.
Посетители были большей частью люди
худо одетые, даже оборванные, но были и приличные по внешнему виду и мужчины и
женщины.
Позади их стояла в очень грязной серой рубахе жалкого вида
худая, жилистая и с огромным животом беременная
женщина, судившаяся за укрывательство кражи.
Заметнее всех женщин-арестанток и поразительным криком и видом была лохматая
худая цыганка-арестантка с сбившейся с курчавых волос косынкой, стоявшая почти посередине комнаты, на той стороне решетки у столба, и что-то с быстрыми жестами кричавшая низко и туго подпоясанному цыгану в синем сюртуке.
— Для нее же
хуже. C’est un souffre-douleur, [Это страдалица,] — слышался из гостиной голос
женщины, очевидно совершенно равнодушной к тому, что она говорила.
Целую ночь снилась Привалову голодная Бухтарма. Он видел грязных, голодных
женщин, видел
худых, как скелеты, детей… Они не протягивали к нему своих детских ручек, не просили, не плакали. Только длинная шея Урукая вытянулась еще длиннее, и с его губ сорвались слова упрека...
— А вот далекая! — указал он на одну еще вовсе не старую
женщину, но очень
худую и испитую, не то что загоревшую, а как бы всю почерневшую лицом. Она стояла на коленях и неподвижным взглядом смотрела на старца. Во взгляде ее было что-то как бы исступленное.
Кокетство, — я говорю про настоящее кокетство, а не про глупые, бездарные подделки под него: они отвратительны, как всякая
плохая подделка под хорошую вещь, — кокетство — это ум и такт в применении к делам
женщины с мужчиною.
При знакомстве с нею и
женщинам было бы не
хуже, чем мужчинам.
Тон общества менялся наглазно; быстрое нравственное падение служило печальным доказательством, как мало развито было между русскими аристократами чувство личного достоинства. Никто (кроме
женщин) не смел показать участия, произнести теплого слова о родных, о друзьях, которым еще вчера жали руку, но которые за ночь были взяты. Напротив, являлись дикие фанатики рабства, одни из подлости, а другие
хуже — бескорыстно.
— Да, да… Например, деньги — что такое деньги, когда они лежат без всякой пользы? Это все равно — если хорошенькую
женщину завязать в мешок… да.
Хуже: это разврат.
— Варваре-то улыбнулся бы радостью какой! Чем она тебя прогневала, чем грешней других? Что это:
женщина молодая, здоровая, а в печали живет. И вспомяни, господи, Григорья, — глаза-то у него всё
хуже. Ослепнет, — по миру пойдет, нехорошо! Всю свою силу он на дедушку истратил, а дедушка разве поможет… О господи, господи…
При распределении вовсе не думают о сельскохозяйственной колонии, и потому на Сахалине, как я уже говорил,
женщины распределены по округам крайне неравномерно, и притом чем
хуже округ, чем меньше надежды на успехи колонизации, тем больше в нем
женщин: в худшем, Александровском, на 100 мужчин приходится 69
женщин, в среднем, Тымовском — 47, и в лучшем, Корсаковском — только 36.
Это хорошо, потому что, помимо всяких колонизационных соображений, близость детей оказывает ссыльным нравственную поддержку и живее, чем что-либо другое, напоминает им родную русскую деревню; к тому же заботы о детях спасают ссыльных
женщин от праздности; это и
худо, потому что непроизводительные возрасты, требуя от населения затрат и сами не давая ничего, осложняют экономические затруднения; они усиливают нужду, и в этом отношении колония поставлена даже в более неблагодарные условия, чем русская деревня: сахалинские дети, ставши подростками или взрослыми, уезжают на материк и, таким образом, затраты, понесенные колонией, не возвращаются.
— Ну, если не разочарованный,то скептык,это еще
хуже (выговор Михалевича отзывался его родиной, Малороссией). А с какого права можешь ты быть скептиком? Тебе в жизни не повезло, положим; в этом твоей вины не было: ты был рожден с душой страстной, любящей, а тебя насильственно отводили от
женщин: первая попавшаяся
женщина должна была тебя обмануть.
Перед могилкой Порфирия страстотерпца в ужасных конвульсиях каталась
худая и длинная
женщина, которую напрасно старались удержать десятки рук.
— А как же: грешный я человек, может,
хуже всех, а тут святость. Как бы он глянул на меня, так бы я и померла… Был такой-то случай с Пафнутием болящим. Вот так же встретила его одна
женщина и по своему женскому малодушию заговорила с ним, а он только поглядел на нее — она языка и решилась.
То прекрасное качество, которое благовоспитанные люди называют «терпимостью», в некоторых случаях было усвоено Розановым в весьма достаточном количестве. Он не вытерпел бы, если бы Лизу злословили, ну а цинически разбирать
женщину? — Это что же? Это не вредит. Остановить — в другом месте заговорят еще
хуже.
Неужели вы и вправду думаете, баронесса, что мы
хуже так называемых порядочных
женщин?
— Ужасная! — отвечал Абреев. — Он жил с madame Сомо. Та бросила его, бежала за границу и оставила триста тысяч векселей за его поручительством… Полковой командир два года спасал его, но последнее время скверно вышло: государь узнал и велел его исключить из службы… Теперь его, значит, прямо в тюрьму посадят… Эти
женщины, я вам говорю,
хуже змей жалят!.. Хоть и говорят, что денежные раны не смертельны, но благодарю покорно!..
Эта, уж известная вам, m-me Фатеева, натура богатая, страстная, способная к беспредельной преданности к своему идолу, но которую все и всю жизнь ее за что-то оскорбляли и обвиняли; потому, есть еще у меня кузина, высокообразованная и умная
женщина: она задыхается в обществе дурака-супруга во имя долга и ради принятых на себя священных обязанностей; и, наконец, общая наша любимица с вами, Анна Ивановна, которая, вследствие своей милой семейной жизни, нынешний год, вероятно, умрет, — потому что она
худа и бледна как мертвая!..
— Вы смотрите на
женщин хуже, чем на своих лошадей…
И, вдруг схватив руку матери костлявой рукой,
женщина, высокая и
худая, воскликнула...
Мать видела эту тоску в сухом блеске зеленых глаз
женщины, на ее
худом лице, слышала в голосе. Ей захотелось утешить ее, приласкать.
— Видел. У моей двери тоже. Ну, до свиданья! До свиданья, свирепая
женщина. А знаете, друзья, драка на кладбище — хорошая вещь в конце концов! О ней говорит весь город. Твоя бумажка по этому поводу — очень хороша и поспела вовремя. Я всегда говорил, что хорошая ссора лучше
худого мира…
Они смотрели в лицо
женщины,
худое, бледное; перед ними все ярче освещалось святое дело всех народов мира — бесконечная борьба за свободу.
Внизу, в вестибюле, за столиком, контролерша, поглядывая на часы, записывала нумера входящих. Ее имя — Ю… впрочем, лучше не назову ее цифр, потому что боюсь, как бы не написать о ней чего-нибудь
плохого. Хотя, в сущности, это — очень почтенная пожилая
женщина. Единственное, что мне в ней не нравится, — это то, что щеки у ней несколько обвисли — как рыбьи жабры (казалось бы: что тут такого?).
Поймите же: это
хуже того, когда
женщина отдается за деньги.
Замужняя дочь тоже пила и вела дурную жизнь, старшая же, вдова Мария Семеновна, сморщенная,
худая, пятидесятилетняя
женщина, одна только содержала всех: у ней была пенсия в 250 рублей.
— Что делать? — возразил Калинович. — Всего
хуже, конечно, это для меня самого, потому что на литературе я основывал всю мою будущность и, во имя этих эфемерных надежд, душил в себе всякое чувство, всякое сердечное движение. Говоря откровенно, ехавши сюда, я должен был покинуть
женщину, для которой был все; а такие привязанности нарушаются нелегко даже и для совести!
— Да ты вспомни, как ты хотел любить: сочинял
плохие стихи, говорил диким языком, так что до смерти надоел этой твоей… Груне, что ли! Этим ли привязывают
женщину?
— Какую ты дичь несешь! Это мнение привез ты прямо с азиатской границы: в Европе давно перестали верить этому. Мечты, игрушки, обман — все это годится для
женщин и детей, а мужчине надо знать дело, как оно есть. По-твоему, это
хуже, нежели обманываться?
«Злодей, — спрашивает она, — за что?..» — «А за то, говорит, что я вот теперь тысячу
женщин видел, и ты всех их
хуже и гаже!» Мила она ему была?
На дворе говорят об этой
женщине все
хуже, насмешливее и злее. Мне очень обидно слышать эти россказни, грязные и, наверное, лживые; за глаза я жалею
женщину, мне боязно за нее. Но когда, придя к ней, я вижу ее острые глазки, кошачью гибкость маленького тела и это всегда праздничное лицо, — жалость и страх исчезают, как дым.
Известно было, что Передонов отдает предпочтение жирным
женщинам, а тощих порицает. Варвару сокрушало, что она тонка и все
худеет. Как бы нагулять побольше жиру? — вот в чем была одна из главнейших ее забот. У всех спрашивала она: не знаете ли средства? Теперь Преполовенская была уверена, что Варвара по ее указанию будет усердно натираться крапивою, и так сама себя накажет.
— Вам бы поискать вдову хорошую, молодую
женщину, испытанную от
плохого мужа, чтобы она оценила вас верной ценой. Такую найти — невелик бы труд: плохих-то мужей из десяти девять, а десятый и хорош, да дурак!
Даже не поднимаясь на палубу, я мог отлично представить сцену встречи
женщин. Для этого не требовалось изучения нравов. Пока я мысленно видел
плохую игру в хорошие манеры, а также ненатурально подчеркнутую галантность, — в отдалении послышалось, как весь отряд бредет вниз. Частые шаги
женщин и тяжелая походка мужчин проследовали мимо моей двери, причем на слова, сказанные кем-то вполголоса, раздался взрыв смеха.
— Вы думаете, что я равнодушно смотрю на эти плоды, что я ждал, чтоб вы пришли мне рассказать? Прежде вас я понял, что мое счастье потускло, что эпоха, полная поэзии и упоенья, прошла, что эту
женщину затерзают… потому что она удивительно высоко стоит. Дмитрий Яковлевич хороший человек, он ее безумно любит, но у него любовь — мания; он себя погубит этой любовью, что ж с этим делать?..
Хуже всего, что он и ее погубит.